Страницы истории и культуры

• Златоуст

Таинства Исповеди и Причастия есть основа и средоточие соборного опыта Православной Церкви, один из главных способов постижения Бога и соединения с Ним.

В древней Церкви причащение воспринималось христианами как таинство, объединяющее все собрание верующих в единое Тело Христово. Общее причащение за каждой литургией было нормой. Святитель Василий Великий (IV в.) писал: «Хорошо преполезно каждый день приобщаться и принимать Святое Тело и Кровь Христову», «причащаемся 4 раза в каждую седмицу – в день Господень, в среду, в пяток и в субботу; а также и в иные дни, если бывает память какого святого».

В дореволюционной России сложилась практика причащения мирян один раз в год. Это было следствием «формализации сакрального», происходившей в XVIII – XIX веках в подчиненной государству Русской Церкви. В этом отношении несомненную отрицательную роль сыграли указы Петра I 1716 и 1718 годов о ежегодном обязательном хождении к исповеди. Таким образом, таинства Покаяния и Евхаристии становились своеобразной пробой на благонадежность, способом выявления инакомыслия. Раз в год священники должны были составлять духовные росписи по трем разделам: о тех, кто был на исповеди, кто не исповедался и о раскольниках.

Историки отмечали возрастание числа граждан, не бывших на Исповеди и Святом Причастии в 40 – 50-е годы XIX века. В 1842 году 8,2 процента православного мужского населения империи и 7 процентов женского не исповедовались по нерадению, а в 1852 году уже 9,1 и 8 процентов соответственно (эти данные публиковались в ежегодных отчетах обер-прокурора Святейшего Синода).

Свидетельством того, что многие православные верующие причащались единожды в год, но не всегда во время Великого поста, служит распоряжение Оренбургской Духовной Консистории от 10 июля 1874 года. Оно гласит: «прихожан, исполняющих христианский долг исповеди и св. причастия не в св. четыредесятницу, когда обыкновенно делаются отметки в духовных росписях, а в другие посты, в представляемые к епархиальному начальству списки о нерадивых к исполнению сказанного долга включать не следует».

Оренбургские епископы в ежегодных отчетах о состоянии епархии отмечали, что «особое усердие к церковным таинствам проявляют переселенцы из малороссиян (украинцев), а также выходцы из великороссийских губерний …». Далее значилось: «Гораздо меньшим усердием в этом отношении отличаются природные жители - казаки, чему немало способствует сам род их службы и походная жизнь, а также давнишнее общение с окружающими их инородцами-мусульманами». Священники представляли половозрастной состав «говельщиков»: «преимущественно старики и старухи с детьми от 7 до 18 лет обоего пола. Женщин говеет больше, чем мужчин. Мужчины от 18 до 45 лет бывают очень редко у святого причастия».

Причинами редкого принятия таинств было отсутствие храмов в селениях, как, например, было в казахских аулах Тургайской области, где жили русские переселенцы. От ближайшего храма их отделяло более 100 километров. Священник раз в году, Великим постом, приезжал к ним, чтобы исповедовать и причастить.

Другими причинами редкого причащения было незнание основ вероучения и влияние представителей других конфессий. Особенно велико оно было среди крещеных инородцев: на них оказывало воздействие мусульманское население края, этнически более близкое, чем русские. Так, нагайбаки воспринимали православие как «русскую» веру, чужую, многие были христианами только по имени, что еще более усугублялось нерадением некоторых священников о религиозном просвещении своей нерусской паствы. Старик-нагайбак в откровенном разговоре со священником Василием Тимофеевым рассказывал: «До поступления к нам о. Николая (Сейфуллина) мы не знали, что за исповедь, нас, бывало, загонят в общественный дом человек сотню, и говорит священник: сказывайте грехи, а писарю прикажет записать всех; затем, уплативши ему дань, уходим по домам». Формальное исполнение долга исповеди инородцами вскрывалось и в случае смертельной болезни, когда они были вынуждены приглашать священника для исповеди и причастия, чтобы в случае смерти он засвидетельствовал ее мирный характер, и не пришлось бы иметь дело с представителями власти. На вопросы же священника о содеянных грехах больной отвечал, что он «или не знает грехов, или у него вовсе их нет», отмечал священник П. Руфимский.

Влияние старообрядческого населения на религиозное мировоззрение православных просматривалось в уклонении последних от частого причащения - из-за боязни «погрешить, не исполнив по слабости всего положенного», так как «Святые Тайны, - по объяснению раскольников, - надо снести». Сами старообрядцы, прежде всего беспоповцы, причастия не имели, а их исповедь часто превращалась в «исповедь земле», т.е. исповедание своих грехов не перед священником, а «перед Богом и матерью сырой землей».

Основными мотивами редкого причащения можно назвать следующие: 1. формальное и безразличное отношение к вере, объяснявшееся занятостью; 2. благоговейное отношение к таинству, исходящее из не совсем верного понимания его сути.

Первый мотив чаще встречался у мужчин в силу их социального положения. Один из священников соседней с Оренбургской Пермской епархии отмечал, что мужчины от 18 до 45 лет бывают очень редко у Святого Причастия. На увещания священника они обычно отвечали: «Некогда нам, батюшка, говеть-то, мы люди рабочие, то надо хлебушко молотить, то в извоз съездить, в лес сходить дровец нарубить. Подушно трясут, а где мы его возьмем, если не станем трудиться; радехоньки бы Богу помолиться, да некогда, видит Бог, некогда!» Действительно, подготовка к принятию таинств занимала продолжительное время, самое малое – неделю.

Препятствием в подготовке к таинствам могло быть и социальное окружение. Так, рабочие Оренбургского депо в 1916 году обращались к епископу Мефодию с просьбой походатайствовать за них перед начальством: «теперь Великий пост, и все христиане говеют. Но мы, смазчики второго участка не говели, несмотря на наше желание. Потому что наш начальник участка никого не пускает, несмотря на нашу просьбу (так как он сам поляк)… Некоторые из нас не говели уже по семи лет и просили у него отпуск для говения, но он не отпустил, несмотря на малое движение поездов».

Для многих принятие Таинства Причастия было окутано благоговейным страхом, и крестьяне предпочитали совсем не приступать к нему, чем быть осужденными за его недостойное принятие. Священник Иванковского прихода Челябинского уезда Андрей Земляницын сообщал о предрассудках против причащения Святых Тайн: крестьяне «говорят, например, что после Причастия не следует плевать три дня, не ходить в баню, супругам не разделять ложа, потому иные и не ходят к св. Причастию, боясь, по местному выражению, «не сдержать причастия». Другие священники сообщали, что молодые супруги в течение года не причащались, боясь, что «не снесут причастия».

В благочестивых православных время поста создавало особый духовный настрой, готовность к покаянию. Крестьяне старались как можно чаще бывать за богослужением. По словам Архиповой ольги Павловны, родившейся в 1912 году в деревне Аршинка Златоустовского уезда, Великим Постом причащались несколько раз, по субботам. «Всю неделю проходят (в церковь – авт.), промолятся и в пятницу исповедуются, в субботу причащались. А в воскресенье тоже в церкву ходили».

Усердие к исполнению долга Исповеди и Причастия отмечали многие приходские священники, причем замечали, что делают это крестьяне «непринужденно, неопустительно и с особым расположением духа веры». Священник В. Покровский писал о своих прихожанах: «В течение Великого Поста говеют почти все. Разве только какие-нибудь крайние случаи могут помешать этому. Опущение такое крестьянин считает большим грехом и спешит покаяться в нем прежде других грехов своих».

Христианство утверждает, что целью покаяния является оставление грехов и изменение жизни в соответствии с библейскими заповедями. И хотя архиереи отмечали, что «в общем, православное население Оренбургской епархии любит святую веру православную и старается располагать по требованиям ее свою жизнь…», однако «нравственная жизнь прихожан не соответствует требованиям христианской нравственности». Священники, более приближенные к своей пастве, замечали, что «как на счет христианской религии, так и по части морали понятия прихожан не ясны, не определены, в силу чего они не могут с надлежащим чувством относиться к предметам той и другой и тем еще менее могут высокие принципы христианской морали воплощать в своей жизни». Дела христианского благочестия «исполняются прихожанами больше механически, по традиции, без ясного понимания внутреннего смысла совершаемых действий».

Ольга Никифорова

• Назад
• Вперёд