Страницы истории и культуры

Известный советский писатель Юрий Либединский, чье детство прошло в Миассе, со своей будущей первой женой Марианной Герасимовой познакомился в поселке Тургояк. Непросто складывались их любовь и супружество. Марианна вдохновила Юрия на писательство, была его путеводной звездой до своего трагического конца.

Здесь же, на берегу реликтового озера, будущий литератор подружился с родной сестрой Марианны Валерией и ее двоюродным братом Сергеем Герасимовыми. Валерия стала писательницей, вышла замуж за друга Либединского Александра Фадеева, а Сергей Аполлинарьевич стал знаменитым кинорежиссером.  

Мураша и Валя

Марианна Герасимова, или Мураша, как звали ее близкие и друзья, не вошла в когорту выдающихся личностей. В отличие от своей младшей сестры и первого мужа, ставших писателями, не попала в энциклопедии. Однако не будь Марианны, вряд ли бы так талантливо и вдохновенно была написана первая повесть нашего земляка Юрия Либединского «Неделя», принесшая ему мировую известность: прототипом главной героини Анюты Симковой была Марианна. Она, бывшая первой любовью писателя, была и первой читательницей этой повести, посвященной ей: во время объяснения в любви он бросил рукопись к ее ногам. «Это произведение, Мураша, писалось для тебя и во имя тебя. И те, кто будет читать ее, обязаны тебе ее появлением», - признавался Либединский в одном из писем к возлюбленной.

Откроем автобиографическую повесть писателя «Поездка в Крым». Судя по этому произведению, Марианна была больше, чем сестрой, для Валерии Герасимовой, по-домашнему Вали,  первой жены Фадеева. Она приобщила Валю к чтению классиков, к «говорящему» рисованию, стихотворчеству, на протяжении многих лет оказывала огромное личностное влияние.

Но прежде всего - Марианна спасла сестру и мать от верной гибели. Отец этих девочек, Анатолий Герасимов, был революционером-подпольщиком, пролетарским журналистом. Он или скитался по стране, скрываясь от царской охранки, или находился в тюрьме и ссылке. Матери одной трудно было содержать дочерей. Был момент, когда она осталась в Москве без хлеба и денег: ее выставили с детьми из гостиницы. Не имея никакого пристанища в преддверии зимы, в отчаянии решила утопиться вместе с маленькими дочками - броситься с моста. По дороге к набережной осознавшая происходящее Марианна стала плакать, отговаривать мать, и та одумалась. Тогда же нашелся человек из рабочих, который помог семье выжить, уговорил мать переступить через гордость и обратиться за поддержкой к богатым родственникам на Урале. С их помощью был приобретен деревянный домик в Екатеринбурге. Мать устроилась корректором в газету. Однако получала мало. Потому на лето отправляла Мурашу и Валю к брату мужа Виктору под Чебаркуль.

Инженер-путеец Виктор Герасимов, сколотив небольшой капиталец, на хуторе в предгорьях Уральского хребта построил паровую мельницу и усадьбу с большим садом, скопировав родительское поместье на Орловщине. Была у него и дача на озере Тургояк.

- Здесь совместно с семьей дяди летом отдыхали и дочери Анатолия Герасимова - Марианна и Валерия, - рассказала миасский краевед Галина Наумова. - К ним приходили в гости Либединские, снимавшие дачу в поселке Тургояк. Семьи начали общаться еще раньше, когда Либединские жили в Миассе. Переехав в Челябинск, они не прервали дружбы, возникшей на почве интеллигентности и схожести взглядов. Кроме того, принимая приглашения, не раз приезжали «на мельницу», как называл Юра усадьбу дяди девочек, с которыми потом породнился. Став старше, он ездил туда один.  У Виктора Алексеевича, кроме Анатолия, был брат Аполлинарий, который после ссылки в Сибири в начале XIX века в качестве негласно поднадзорного проживал в Миассе. Будущий корифей советского кинематографа родился в селе Кундравы. А точнее: на хуторе под Чебаркулем, где семью Аполлинария, уволенного с Миасского завода за революционную пропаганду, приютил на время его брат. Весьма вероятно, что с Сергеем, как и с Марианной и Валерией, Юрий Либединский мог видеться и «на мельнице», и затем на даче в Тургояке.

 «Младшая Валя, - вспоминает он в «Поездке в Крым», - в детстве была очень тоненькой и ловкой, по-мальчишески лазала по деревьям и заборам. А то вдруг, притихнув, с разгоревшимся лицом рисовала цветными карандашами целые истории, возникавшие в ее воображении, причудливо смешивавшем жизненные и книжные впечатления. Иногда, положив на колени гитару (как кладет гусляр гусли), она тихонько напевала старинные, услышанные от отца или дяди романсы или оперные арии...».

Чаще же она со сверстниками в сопровождении кудлатых собак-дворняжек носилась по двору, по саду, по лесу. «Я же, - пишет Либединский, - чинно гулял с ее бледненькой, в то время довольно болезненной, с двумя длинными, до пят, русыми косами тринадцатилетней сестрой (автору было тогда пятнадцать - В. Е.). Мы говорили о прочитанном, спорили о том, есть ли Бог, даже толковали о политике и социализме... Социализм для Марианны сливался с христианством, у нее дома над кроватью даже висела иконка - Христос с раскрытой книгой...»

В рождественские и летние каникулы сестры Герасимовы приезжали в гости к Либединским в Челябинск. «Их присутствие вносило в дом наш какую-то веселую прелесть».

«Любимый друг и верный товарищ»

Сразу после революции Либединский встретился с Мурашой и Валей в Екатеринбурге, куда приезжал на съезд учащихся Урала. К тому времени их отец был видным партийным деятелем, редактором краевой газеты. Марианна своей речью на съезде произвела потрясающее впечатление на делегатов, ее избрали заместителем председателя Союза учащихся Урала. Когда Екатеринбург заняли белые, отец Юрия увез Марианну в Челябинск, буквально за считанные часы до неминуемого ареста. Ее устроили работать учительницей в казачью станицу под Челябинском.

В 20-ом году, после установления на Урале советской власти, в Челябинск перебралась и Валя. Учительствовала в красноармейской школе, рисовала плакаты для «Окон РОСТА». Нередко в гости к ней и Либединским приезжала из деревни Марианна, проникшаяся духом простоты и излучавшая душевное здоровье. Вскоре ее как члена партии направили работать инструктором в политуправление Приуральского военного округа. Юрий и Марианна встречаются чаще, теперь они единомышленники во всем, лишь во взглядах на личную жизнь революционера расходятся...

Однако жизнь опрокидывает все их теоретические выкладки. Семья Герасимовых уезжает в Крым, прежде всего по настоянию врачей, всерьез опасающихся за здоровье Марианны - ей грозит туберкулез. Долгое расставание на железнодорожных путях в Екатеринбурге, первый поцелуй, робкое признание Либединского. Он тоскует, работу над повестью о Челябинске, охваченном контрреволюционным мятежом, прерывает письмами в Крым. В ответ получает письмо, в котором Марианна пишет, что любит его только как брата и друга. Это не устраивает пылко влюбленного, и через год, используя первую же возможность, он едет на Юг. В Феодосии в группе южноуральских лекторов встречает Валю, а в Алуште - Марианну, его возлюбленную Мурашу. И - о чудо! - она рада ему по-женски. Так начинается их взаимная любовь, их супружество. Но даже в этот пик душевного слияния они не одинаково счастливы, что вызывает у Либединского горькие раздумья. «И мне только больно, - пишет он Марианне перед отъездом с Крыма, - что для тебя, золотоволосой, солнечной, любимой и желанной, я не могу быть таким же светлым источником счастья».

Это письмо от 1922 года в своей книге воспоминаний «Зеленая лампа» приводит Лидия Либединская, третья (после Марии Бергольц, сестры известной поэтессы) жена писателя.

Когда в 90-е годы прошлого века во время своей московской командировки я встретился с Лидией Борисовной и спросил, почему Либединский и Герасимова разошлись, семидесятилетняя женщина, не утратившая живого ума и поразительной памяти, ответила:

- Они были больше товарищами по борьбе, чем супругами. Потому, наверное, не имели детей. Однако теплота отношений сохранялась между ними всегда. Когда в 1937 году Марианну арестовали по ложному обвинению, Либединский написал в ее защиту письмо Сталину и передал через Фадеева. Пять лет пробыла в лагерях Марианна, вернулась больной. У нее обнаружили опухоль мозга. Узнав об этом, она повесилась.

Либединский своей новой жене не раз рассказывал об уральском детстве, о золотокосой девочке, начитанной и рассудительной. «А из рассказов о мятежных революционных годах возникал образ девушки, красивой и смелой, мечтающей посвятить революции все силы своей молодой и деятельной души. Двадцатые годы, трудные годы восстановления, - и я слушаю истории, похожие на легенды, о бесстрашной и мужественной женщине со значком почетного чекиста на груди, подтянутой и элегантной» («Зеленая лампа»).

Марианна и «Неделя»

В посвящении к первой своей повести «Неделя» Либединский написал: «Марианне, любимому другу и верному товарищу».

25 ап­ре­ля 1922 го­да Ли­бе­дин­ский, от­дав ру­ко­пись «Не­де­ли» в жур­нал «Крас­ная новь», при­знал­ся лю­би­мой де­вуш­ке в письме к ней: «Год то­му на­зад – этой ре­во­лю­ци­он­ной по­эмы-по­ве­с­ти не бы­ло, она в ви­де от­ры­воч­ных мыс­лей, не­о­со­знан­ных, ча­с­то под­соз­на­тель­ных на­блю­де­ний за­пер­та бы­ла в глу­би­не мо­е­го су­ще­ст­ва. Я ме­тал­ся и ис­кал клю­ча, ко­то­рый от­крыл бы этот, для ме­ня за­пер­тый ис­точ­ник твор­че­ст­ва. При­шла моя лю­бовь к те­бе, оза­ри­ла все мое су­ще­ст­во и ста­ла этим клю­чом... Это про­из­ве­де­ние, Му­ра­ша, пи­са­лось для те­бя и во имя те­бя. И те, кто бу­дет чи­тать его, обя­за­ны те­бе его по­яв­ле­ни­ем. Так бы­ло все­гда, все­гда лю­бовь вы­зы­ва­ла подъем и тол­ка­ла к твор­че­ст­ву. Что же бу­дет даль­ше? Я хо­чу, во что бы то ни ста­ло, пе­ре­рас­ти эту вещь и со­здать что-то луч­шее и боль­шее. Я хо­чу, что­бы моя лю­бовь к те­бе по­мог­ла мне это! Ты иде­а­ли­зи­ру­ешь ме­ня, ты ви­дишь толь­ко свет­лые сто­ро­ны мои, и бла­го­да­ря это­му я ста­нов­люсь луч­ше. Спа­си­бо те­бе за это. И мне толь­ко боль­но, что для те­бя, зо­ло­то­во­ло­сой, сол­неч­ной, лю­би­мой и же­лан­ной, я не мо­гу быть та­ким же свет­лым ис­точ­ни­ком сча­с­тья! Вот сей­час жар­кое ла­с­ко­вое солн­це, зе­лё­ные ви­но­град­ни­ки, тем­ные ки­па­ри­сы, го­лу­бое мо­ре, и я с то­бой. А по­том на­ста­нет зи­ма, я бу­ду один, ты то­же. И ес­ли бу­дет те­бе то­с­к­ли­во, все­гда по­мни, что где-то есть Ло­ган, ко­то­рый о те­бе вспо­ми­на­ет, ко­то­рый лю­бит те­бя та­кой, ка­кая ты есть, не­смо­т­ря на свой про­кля­тый «объ­ек­ти­визм», и ко­то­рый бо­лез­нен­но ос­т­ро чув­ст­ву­ет пре­лесть сол­неч­ных сто­рон тво­е­го су­ще­ст­ва, спо­соб­ность, как солн­це, ще­д­ро и не тре­буя рас­пла­ты, да­рить твой смех, твою до­б­ро­ту, твое ве­се­лье – всем, ко­го ты ок­ру­жа­ешь… Сей­час я от мо­е­го зо­ло­то­во­ло­со­го, ла­с­ко­во­го солн­ца – ухо­жу на се­вер и хо­чу боль­шой ра­бо­ты, боль­шо­го твор­че­ст­ва. И я знаю, что моя лю­бовь и друж­ба к те­бе силь­но по­мо­гут мне».

Известный революционер Ни­ко­лай Бу­ха­рин, ког­да про­чи­тал де­бют­ную вещь не­из­ве­ст­но­го ему ав­то­ра, на всю стра­ну за­явил, что «Не­де­ля» – это «пер­вая ла­с­точ­ка» но­вой со­вет­ской ли­те­ра­ту­ры («Прав­да», 1923, 30 ян­ва­ря). Поз­же фран­цуз­ский ро­ма­нист Ан­ри Бар­бюс до­ба­вил, что Ли­бе­дин­ский по­ка­зал «ре­во­лю­цию гла­за­ми ре­во­лю­ции».

По су­ти, в сво­ей пер­вой кни­ге Ли­бе­дин­ский прак­ти­че­с­ки пол­но­стью оп­рав­дал по­ли­ти­ку во­ен­но­го ком­му­низ­ма. Дру­гой во­прос: на­сколь­ко он был ис­кре­нен? Ли­дия Либединская счи­та­ла, что по­весть «Не­де­ля», что бы там ни го­во­ри­ли, «тем не ме­нее вклю­ча­ла со­мне­ния в пра­виль­но­с­ти и спра­вед­ли­во­с­ти же­ст­ких мер «крас­но­го тер­ро­ра», ус­т­ро­ен­но­го че­ки­с­та­ми. В пер­вых из­да­ни­ях со­хра­ни­лось пись­мо со­труд­ни­ка ЧК к сво­е­му на­чаль­ни­ку, в ко­то­ром с ду­шев­ной бо­лью и не­по­ни­ма­ни­ем вспо­ми­на­ет он рас­ст­рел бе­ло­гвар­дей­цев: их за­ста­ви­ли раз­деть­ся до­на­га, не вняв пред­смерт­ным от­ча­ян­ным прось­бам не уни­жать этим их че­ло­ве­че­с­ко­го до­сто­ин­ст­ва».

• Назад
• Вперёд