Пожилую женщину Марью Ивановну, в простонародье бабу Маню, это слово преследовало всю еe сознательную жизнь.

 Иван, человек активный, преданный идеалам комсомола и партии, подкупал всех своей хозяйской хваткой и жизнелюбивым характером. Рождение дочерей он воспринимал радостно, а на ироничные замечания односельчан всегда отвечал: «Хороша жизнь в малиннике!» По какой причине не угодил Иван государству, семье не сообщили. Сначала еще надеялись, что ошибка, мол, отпустят скоро. Надежды таяли с каждым днем. Зиму пережили на старых запасах и благодаря заботе соседей.

Манюшку сразу и безоговорочно полюбили все, с рук не спускали. Только однажды беда случилась: положила ее старая глухая соседка на печку, а саму сон сморил. Проснулась и не помнит, что девочка у нее в дальнем углу печки спит. А тут снегу намело во дворе, убрать надо. Пришла вечером мать за Манюшкой, тут и спохватились. Девочка искричалась вся. С тех пор голос у нее пропал.

Говорят в народе: одна беда не приходит. Так случилось и в семье Захаровых. Мать от горя и непосильной работы вскоре слегла и угасла, как свечка на ветру.

Девочек соседи приютили. Решили, что всем селом их растить будут. Манюшку безголосую к себе батюшка сосланный забрал. У них с матушкой своих–то детей не было. Так и росла девочка чужими молитвами. А потом война. Батюшку на фронт отправили, да и убили фашисты горемычного под Курском.

После войны Манюшку к себе сестра старшая забрала и увезла в город. При заводе жили. Немую тут все полюбили. Глазки у нее ясные да чистые, взгляд добрый, приветливый. Оставляли на нее работницы детей своих, доверяли.

Так незаметно девичья пора наступила. Вроде и внешностью Манюшку Господь не обидел, только вот парни, проявившие было к ней интерес, узнав, что девушка понимает – то все, а говорить не может, виновато отходили в сторону.

Плакала Манюшка ночами, но при людях и виду не подавала. Однажды только, как казалось, улыбнулось и ей девичье счастье. Зачастил к ней парень не то чтобы уж красавец, но обходительный. Все слова какие–то непонятные говорил: электрификация, прогресс, спутник. Манюшка–то безграмотной была. Еле–еле писать научилась сама с помощью сестры, а такая «образованность» ей и вовсе в диковинку показалась. Всем сердцем полюбила она и безоглядно в омут кинулась: не могла ее чистая душа худого помыслить, а беда–то вон она, рядом ходила. Заговорил ее голубь ясный красивыми–то словами, соблазнил, а сам улетел на Север, обещая вернуться и взять в жены.

Чтобы позор скрыть, уехала Манюшка в свою деревню. Там и раньше–то народу не больно много было, а к тому времени и вовсе одни старики остались. Приютили ее, как в былые времена, соседи. Старушка, что в детстве за ней не доглядела, умерла уже. Вот и наладили кто как мог избу ее всем миром для Манюшки. Там и родилась Аннушка. Все лучшие крошечки от родителей девочка собрала. С рождения люди на ее красоту засматривались. Выглянуло солнышко на небосклоне жизни Манюшки. Разогнало тучки черные.

В трудах и заботах незаметно время идет. Выросла дочка не только красавицей, но и умницей. Школу в соседнем селе с отличием закончила и получила направление в город на учебу. Манюшка на дочку нарадоваться не могла, сама себе во всем отказывала, а дочку баловала. Упорхнула голубка из маминого гнездышка и завертел ее вихрь жизненный, где уж тут о матери думать. Сначала раз в полгода приезжала, а потом и того реже.

Писем от дочери Манюшка ждала долгими вечерами, сидя у окна своей избушки. Изредка ее навещала племянница. Сестры, волею судьбы оказавшиеся оторванными друг от друга, общались мало. Да и разбросало их по стране: одна жила в Ростове–на–Дону, другая моталась по гарнизонам с мужем–военным, третья укатила с приемными родителями уже очень давно, сразу после войны, и ничего о ней известно не было. Племянница была единственной дочерью старшей сестры, рано ушедшей в мир иной. Навещала она тетку Марью, помня, как та заменила ей мать, вечно пропадавшую на работе. Но хозяйство, своя семья не позволяли молодой женщине навещать тетушку часто, а та не хотела обременять родных своей персоной.

Судьбу свою Манюшка не кляла, молча сносила крутые её повороты. Ничего не просила для себя, но о благополучии близких молилась у иконки Божьей Матери, которая сохранилась у неё от приёмных родителей. Молилась, как могла, о том, чтобы здоровы все были и счастливы.

Так незаметно и старость в окошко постучалась, да и ввалилась в дом с болезнями и немочами. Заварит Манюшка травки, собранной летом за околицей да в лесочке недалеком, тем сама себя и вылечит.

Тихо жила баба Маня, соседок сторонилась. Разве понять им, сорокам–белобокам, что значит всю жизнь в молчании провести? Редко из дома выходила, словно боясь расплескать в пустой суете окружающего мира что–то важное и вечное.

Умерла баба Маня летом, возле иконки своей. Случайно племянница, будто что–то почувствовав, решила заглянуть к тетушке. А та лежит в своей избушке, чистыми глазами на нее смотрит, будто прощается. А в глазах этих и ласка, и забота, и доброта, и нежность. При последнем издыхании племянницу перекрестила.

«Всю жизнь несчастливая была!» - сокрушались на похоронах соседки. А кто его знает, в чем оно, счастье–то?

Марина Тульцева 

• Назад